Марина Брусникина и Евгения Добровольская.
«Женя…Это было еще при Ефремове, — начинает свой рассказ Марина Станиславовна, — она пришла в театр очень яркая, самобытная, с бешеным темпераментом. Такой она была всю жизнь. Прекрасно помню ее энергию, ворвавшуюся в нашу жизнь тогда в театре, хотя детали первой встречи уже ушли из памяти…»
С одной стороны, Добровольская поражала своей открытостью, честностью, смелостью, а с другой — ей были свойственны бескомпромиссность, отчаянность и беспощадный максимализм (от чего многим от нее доставалось):
«У Жени есть невероятное, очень редкое качество — желание зацепиться за жизнь всеми руками и ногами, — продолжает Брусникина, — и она реализовывала его во всем: в количестве детей, романов и ролей, которых ей всегда было мало. Как она умудрялась работать так, чтобы обеспечить всех, тащить всегда и все на себе?»
Даже в те времена, когда Добровольская уже плохо себя чувствовала, ей не давало покоя ее обостренное чувство и жажда справедливости. Недавно, когда начались гонения на Виктора Астафьева, Евгения позвонила Марине и возмущенно воскликнула:
– Ты читала?! На Астафьева опять начали нападать!
– Жень, это сопровождало его всю жизнь.
– Нет, с этим надо что-то делать!
Такое неравнодушие… Даже когда самой было крайне непросто.
«Последняя встреча была на юбилей Жени, когда мы поехали к ней группой артистов МХТ с шуточным поздравлением. Набрали с собой костюмов, шутили, веселились. Женя руководила процессом, просила петь. Переносила свое непростое состояние невероятно мужественно! Приняла свое новое состояние жизни. Радовалась, была полна сил и энергии. Но тяжело было…»